Новый год по-кубински, или европейские родственники

Эту заметку я набросала в свой первый год на Кубе, с интересом посещая разные клановые собрания кубинского семейства моей дочки. Эти собрания были очень разные, и описанное ниже неплохо иллюстрирует и юм (то есть иностранцев на Кубе), и их кубинское окружение.

Дядя Орестес выбивается из всей родни – то ли прозрачные голубые глаза на мулатском лице привели его к обладательнице подобных, столь ценимых на Кубе светлых глаз – швейцарке Даниэле, то ли благодаря многочисленным путешествиям он начал физически мимикрировать под европейское племя. Даниэла появилась на Кубе пять лет назад – подтянутая, седовласая и холодноватая. Так Орестес в свои пятьдесят с хвостиком стал европейским родственником.

У Орестеса и Даниэлы большая вилла с ухоженным садом в двадцати минутах езды от центра Гаваны в районе Сибоней. Движимые чувством долга более обеспеченных перед менее обеспеченными, каждый год накануне Нового года они приглашают всю родню на вечеринку.


В новогоднюю ночь запаливают тряпичное чучело, чтобы попрощаться с уходящим годом и встретить наступающий

На крыльце стоит фарфоровая хозяйка и величественным жестом отправляет прибывающих к ведущей в сад калитке, намертво защищая вход в дом, чтобы никто туда по ошибке не забрел. Выложенная камнями тропка ведет к ранчону – большой прямоугольной беседке со столами, жаровней и барной стойкой – месту семейных торжеств. Там уже собралось два десятка родственников – за одним столом оживленно болтают, за другим сидят в чинном молчании, только детям без разницы, что кому-то там с кем-то не о чем поговорить, и они временами звонко разбивают тишину.

В мулатском клане с увеличением непринужденности заметно тяготение к черному цвету – у старшего поколения спутники жизни явно темнее прямых членов семьи. У молодняка все наоборот – их подруги и новьос практически приближаются к белому. Помнится, все братья моего мужа в том или ином контексте упоминали, что никогда не встречались с девушками темнее себе, ну только если совсем по молодости и по глупости. Такой вот расизм по-кубински. На меня, единственную белокожую (ибо Даниэла все еще на крыльце), взирают с добродушным любопытством, и еще одна белая ворона – сам хозяин, в одиночестве готовящий напитки за барной стойкой. На него никто особо не обращает внимания, а когда я подхожу, он неловко расплескивает мне пинья-коладу – ну типичный европеец, перенервничавший из-за большого приема.
Гуляем по саду – сменяют друг друга пальмы, манговые и апельсиновые деревья, мини-плантация бананов. Кустарник аккуратно подстрижен, и во всем чувствуется хозяйский глаз. Даниэла прогоняет малышню с одной лужайки на другую, четко выговаривая: «Этот газон пользуется моей особенной заботой, здесь играть нельзя». Улыбки скисают, детский народец сосредоточенно пытается понять слова с иностранным акцентом, но уже через секунду они с радостными криками пуляют мяч там, где можно.

Кутерьма и шорох, сразу ясно, что на ранчоне появляется с семьей главный возмутитель спокойствия – Эмилио, брат Орестеса. Он попыхивает сигарой и расцеловывает всех попадающихся под руку. У его жены Инес на щеке старый шрам – явно от пореза ножом, кои оставляют оскорбленные мачо своим неверным подругам. Шраму очень много лет, и Инес всю жизнь вынуждена сносить расширяющиеся от любопытства, удивления, осуждения или поощрения взоры. У многих на месте Эмилио не хватило бы силы духа связать свою жизнь с отмеченной таким образом женщиной, но Эмилио всегда смеялся над приличиями. У четырнадцатилетнего Оскарито во всем блеске проявляется родовая черта – прозрачные глаза на смуглой мулатской физиономии. Подозреваю, девчонки уже в этом нежном возрасте по славной кубинской традиции расцарапывают друг другу личики из-за этого мучачито. К маме Инес прижимается тоненькая веточка Гуаделупа в розовых тряпочках после занятий танцами, сосредоточенная мордашка скрывает смущение.

На ранчоне хозяева в молчании свершают последние приготовления к приему пищи, появившийся сын Орестеса начинает разносить пластиковые тарелки с типичным кубинским ужином – рис с бобами, юкку с чесночным соусом, тушеную свинину, сбрызнутые маслом и уксусом овощи. Накладывается щедро, с большой горкой, но часть семейства с поразительной скоростью уплетает свою порцию и идет за добавкой.
Ну а теперь, отставив тарелку и в н-ный раз наполненный бокал, можно и пуститься в пляс. На сальсе на разогрев идет старшее поколение, при звуках реггетона всю родню подбрасывает, как на пружине, и все ритмично колышутся, подняв руки, подпевая и белозубо улыбаясь.

Орестес с непроницаемым видом продолжает наполнять бокалы, его сын – разносить тарелки, а Даниэла уже давно скрылась в недрах дома. В момент массового пения а капелла между двумя реггетон-мелодиями она неожиданно появляется в самой гуще разгоряченных родственников, маленькая и сухая, звучно хлопает в ладоши и говорит: «Все! Вечеринка закончилась! С Рождеством и Новым годом! Будем рады видеть вас снова!» И с пробивной силой маленького бульдозера двигает в сторону выхода всю человеческую массу, еще не успевшую осознать, что случилось. Первыми опомнились в том уголке, где съели больше всего тарелок с праздничным ужином. Там в спешке оглядываются, но сын Орестеса давно уже унес пустые тарелки, тогда в ход идут салфетки, в них горстями накладывается рис, пирожные и все рассовывается по карманам.

Народ добродушно позволяет Даниэле довести всех до калитки, хотя не отказывает себе в удовольствии позубоскалить на тему северных юм. Но Даниэле это не страшно – с одной стороны, она еще не скоро научится понимать cubano, как оно есть, а с другой – за годы на Кубе научилась не стесняться и балансировать на грани понятий своих, европейских, и кубинских. Все рассаживаются по машинам, лишь немногие не поместившиеся бредут одиноко в сторону автобусной остановки.

С Новым годом! Веселых празднований и интересных каникул!