15.11.2013, 19:08 | #32 | ||
Administrator
|
Quote:
Мне вот другой рассказ другого же писателя почему-то вспоминается от такого мастерства во всех делах сразу — «Меня называют капуцином» Даниила Хармса |
||
16.11.2013, 00:32 | #33 | ||
Quote:
КРЕСТЬЯНСКИЙ САМОРОДОК Фамилию этого самородка и крестьянского поэта я в точности не запомнил. Кажется — Овчинников. А имя у него было простое — Иван Филиппович. Приходил Иван Филиппович ко мне три раза в неделю. Потом стал ходить ежедневно.Дела у него были ко мне несложные. Он тихим, как у таракана, голосом читал свои крестьянские стишки и просил, по возможности скорей, пристроить их по знакомству в какой-нибудь журнал или газетку.— Хотя бы одну штуковину напечатали,— говорил Иван Филиппович.— Охота посмотреть, как это выглядит в печати.Иногда Иван Филиппович присаживался на кровать и говорил, вздыхая:— К поэзии, дорогой товарищ, я имею склонность, прямо скажу, сыздетства. Сыздетства чувствую красоту и природу... Бывало, другие ребята хохочут, или рыбку удют, или в пятачок играют, а я увижу, например, бычка или тучку и переживаю... Очень я эту красоту сильно понимал. Тучку понимал, ветерок, бычка... Это всё я, уважаемый товарищ, очень сильно понимал.Несмотря на понимание бычков и тучек, стишки у Ивана Филипповича были весьма плохие. Надо бы хуже, да не бывает. Единственно подкупало в них полное отсутствие всяких рифм.— С рифмами я стихотворения не пишу,— признавался Иван Филиппович.— Потому с рифмами с этими одна путаница выходит. И пишется меньше. А плата всё равно — один чёрт, что с рифмой, что и без рифмы.Первое время я честно ходил по редакциям и предлагал стишки, но после и ходить бросил — не брали...Иван Филиппович приходил ко мне рано утром, садился на кровать и спрашивал:— Ну как? Не берут?— Не берут, Иван Филиппович.— Чего же они говорят? Может, они, как бы сказать, в происхождении моём сомневаются? То пущай не сомневаются — чистый крестьянин. Можете редакторам так и сказать: от сохи, дескать. Потому кругом крестьянин. И дед крестьянин, и отец, и которые прадеды были — все насквозь крестьяне. И женились Овчинниковы завсегда на крестьянках. Ей-богу. Бывало, даже смех кругом стоит: «Да чего вы,— говорят,— Овчинниковы, все на крестьянках женитесь? Женитесь,— говорят,— на других...» — «Нету,— говорим,— знаем, что делаем». Ей-богу, уважаемый товарищ. Пущай не сомневаются...— Да не в том дело, Иван Филиппович. Так не берут. Не созвучно, говорят, эпохе.— Ну это уж они тово,— возмущался Иван Филиппович.— Это-то не созвучные стихотворения? Ну, это они объелись... Как это не созвучные, раз я сыздетства природу чувствовал? И тучку понимал, бычка... За что же, уважаемый товарищ, не берут-то? Пущай скажут. Нельзя же голословно оскорблять личности! Пущай хотя одну штуковину возьмут.Натиск поэта я стойко выдерживал два месяца.Два месяца я, нервный и больной человек, отравленный газами в германскую войну, терпел нашествия Ивана Филипповича из уважения к его происхождению. Но через два месяца я стал сдавать.И наконец, когда Иван Филиппович принёс мне большую поэму или балладу, чёрт её разберёт, я окончательно сдал.— Ага,— сказал я,— поэмку принесли?— Поэмку принёс,— добродушно подтвердил Иван Филиппович,— очень сильная поэмка вышла... Два дня писал... Как прорвало. Удержу нет...— С чего бы это?— Да уж не знаю, уважаемый товарищ. Творчество нашло. Пишешь и пишешь. Руку будто кто водит за локоть. Вдохновенье...— Вдохновенье! — сказал я.— Стишки пишешь... Работать нужно, товарищ, вот что! Дать бы тебе камни на солнцепёке колоть, небось бы...Иван Филиппович оживился и просиял:— Дайте,— сказал он.— Если есть, дайте. Прошу и умоляю. Потому до крайности дошло. Второй год без работы пухну. Хотя бы какую работишку найти...— То есть как? — удивился я.— А поэзия?— Какая поэзия,— сказал Иван Филиппович тараканьим голосом.— Жрать надо... Поэзия!.. Не только поэзия, я, уважаемый товарищ, чёрт знает на что могу пойти... Поэзия...Иван Филиппович решительным тоном занял у меня трёшку и ушёл.А через неделю я устроил Ивана Филипповича курьером в одну из редакций. Стишки он писать бросил.Нынче, хотя безработицы нету, ходит ко мне бывший делопроизводитель табачной фабрики — поэт от станка. Он откровенно говорит: «Хочу, знаете, к своему скромному канцелярскому заработку немножко подработать на этой самой поэзии».1924 |
|||
16.11.2013, 18:33 | #36 | |
Administrator
|
Просто чтоб уточнить, мало ли… А у Пушкина был диплом поэта?
|
|
16.11.2013, 20:48 | #38 | ||
Вот бы не подумал.
Quote:
Нет, диплома нет. Есть кое-что лучше: хорошая школа, отличные ученики, лучшая в России шоу-группа. На конгресс в Берлин вот в следующем году позвали преподавать. И даже диплом не спросили. Как всегда, это была реклама 2mambo.
__________________
2mambo. No shit*. *Не содержит ГВНО. |
|||
16.11.2013, 21:44 | #39 | |
Ух ты, Пушкин! Держите!))))
К ЖУКОВСКОМУ Благослови, поэт!.. В тиши Парнасской сени Я с трепетом склонил пред музами колени: Опасною тропой с надеждой полетел, Мне жребий вынул Феб, и лира мой удел. Страшусь, неопытный, бесславного паденья, Но пылкого смирить не в силах я влеченья, Не грозный приговор на гибель внемлю я: Сокрытого в веках священный судия Страж верный прошлых лет, наперсник Муз любимый И бледной зависти предмет неколебимый Приветливым меня вниманьем ободрил; И Дмитрев слабый дар с улыбкой похвалил; И славный старец наш, царей певец избранный, Крылатым Гением и Грацией венчанный, В слезах обнял меня дрожащею рукой И счастье мне предрек, незнаемое мной. И ты, природою на песни обреченный! Не ты ль мне руку дал в завет любви священный? Могу ль забыть я час, когда перед тобой Безмолвный я стоял, и молнийной струей - Душа к возвышенной душе твоей летела И, тайно съединясь, в восторгах пламенела, - Нет, нет! решился я - без страха в трудный путь Отважной верою исполнилася грудь. Творцы бессмертные, питомцы вдохновенья!... Вы цель мне кажете в туманах отдаленья, Лечу к безвестному отважною мечтой, И, мнится, Гений ваш промчался надо мной! Но что? Под грозною Парнасскою скалою Какое зрелище открылось предо мною? В ужасной темноте пещерной глубины Вражды и Зависти угрюмые сыны, Возвышенных творцов Зоилы записные Сидят - Бессмыслицы дружины боевые. Далеко диких лир несется резкой вой, Варяжские стихи визжит Варягов строй. Смех общий им ответ; над мрачными толпами Во мгле два призрака склонилися главами. Один на груды сел и прозы и стихов - Тяжелые плоды полунощных трудов, Усопших од, поэм забвенные могилы! С улыбкой внемлет вой стопосложитель хилый: Пред ним растерзанный стенает Тилимах; Железное перо скрыпит в его перстах И тянет за собой Гекзаметры сухие, Спондеи жесткие и Дактилы тугие. Ретивой Музою прославленный певец, Гордись - ты Мевия надутый образец! Но кто другой, в дыму безумного куренья, Стоит среди толпы друзей непросвещенья? Торжественной хвалы к нему несется шум: А он - он рифмою попрал и Вкус и Ум; Ты ль это, слабое дитя чужих уроков, Завистливый гордец, холодный Сумароков, Без силы, без огня, с посредственным умом, Предрассуждениям обязанный венцом И с Пинда сброшенный и проклятый Расином? Ему ли, карлику, тягаться с исполином? Ему ль оспоривать тот лавровый венец, В котором возблистал бессмертный наш певец, Веселье россиян, полунощное диво?.. Нет! в тихой Лете он потонет молчаливо, Уж на челе его забвения печать, Предбудущим векам что мог он передать? Страшилась Грация цинической свирели, И персты грубые на лире костенели. Пусть будет Мевием в речах превознесен - Явится Депрео, исчезнет Шапелен. И что ж? всегда смешным останется смешное; Невежду пестует Невежество слепое. Оно сокрыло их во мрачный свой приют; Там прозу и стихи отважно все куют, Там все враги Наук, все глухи - лишь не немы, Те слогом Никона печатают поэмы, Одни славянских од громады громоздят, Другие в бешеных Трагедиях хрипят, Тот, верный своему мятежному союзу, На сцену возведя зевающую Музу, Бессмертных Гениев сорвать с Парнасса мнит. Рука содрогнулась, удар его скользит, Вотще бросается с завистливым кинжалом, Куплетом ранен он, низвержен в прах Журналом, - При свистах Критики к собратьям он бежит.... И маковый венец Феспису ими свит. Все, руку положив на том "Тилимахиды", Клянутся отомстить сотрудников обиды, Волнуясь восстают неистовой толпой. Беда, кто в свет рожден с чувствительной душой! Кто тайно мог пленить красавиц нежной лирой, Кто смело просвистал шутливою сатирой, Кто выражается правдивым языком, И русской Глупости не хочет бить челом!. Он враг Отечества, он сеятель разврата! И речи сыплются дождем на сопостата. И вы восстаньте же, Парнасские жрецы Природой и трудом воспитанны певцы В счастливой ереси и Вкуса и Ученья, Разите дерзостных друзей Непросвещенья. Отмститель Гения, друг истинны, поэт! Лиющая с небес и жизнь и вечный свет, Стрелою гибели десница Аполлона Сражает наконец ужасного Пифона. Смотрите: поражен враждебными стрелами, С потухшим факелом, с недвижными крылами К вам Озерова дух взывает: други! месть!.. Вам оскорбленный вкус, вам Знанья дали весть - Летите на врагов: и Феб и Музы с вами! Разите варваров кровавыми стихами; Невежество, смирясь, потупит хладный взор, Спесивых риторов безграмотный собор... Но вижу: возвещать нам истины опасно, Уж Мевий на меня нахмурился ужасно, И смертный приговор талантам возгремел. Гонения терпеть ужель и мой удел? Что нужды? смело в даль, дорогою прямою, Ученью руку дав, поддержанный тобою, Их злобы не страшусь; мне твердый Карамзин, Мне ты пример. Что крик безумных сих дружин? Пускай беседуют отверженные Феба; Им прозы, ни стихов не послан дар от неба. Их слава - им же стыд; творенья - смех уму; И в тьме возникшие низвергнутся во тьму. <1816> |
||
16.11.2013, 22:52 | #40 | |
Administrator
|
Понятно. То есть, говоря кратко, диплома Общероссийской поэтической организации (ОРПО) Александр Сергеевич не имел.
|
|